Несмотря на растущие проблемы со снабжением, 26 мая 1942 г. Роммель перешел в новое наступление. 21 июня комендант крепости Тобрук генерал Клоппер с несколькими генералами и 33 тысячами солдат сдался в плен. Трофеи были огромные… Дорога на Египет была открыта. Перед Ромм ел ем встал вопрос: можно ли при помощи быстрых и решительных действий пробиться к Каиру. Итальянское командование хотело сначала захватить Мальту, их буквально душили проблемы со снабжением: с Мальты английская авиация очень эффективно боролась с конвоями. Гитлер (по причине огромных немецких потерь при штурме Крита) встал на сторону Роммеля и одобрил наступление на Египет при отказе от штурма Мальты. Начав наступление, Роммель, несмотря на пессимистические прогнозы итальянцев, продвинулся далеко вглубь Египта и остановился только перед Эль-Аламейном. Обе стороны к этому моменту выдохлись. Кроме того, коммуникации немецких войск сильно растянулись. Снабжение войск Роммеля было сопряжено с большим риском. В июле морем подвозилось в пять раз меньше, чем требовалось. Особенно большие проблемы были с горючим. Транспортная авиация сама пожирала почти весь привозимый ей бензин. Снабженческие проблемы были так велики, что Роммель скоро понял: он и его солдаты брошены на произвол судьбы. Утратив подвижность, дивизии Роммеля подвергались растущему давлению со стороны противника ^{321} .

Как и на Восточном фронте, первоначальные блестящие успехи сменились поражениями и в Африке, с тем существенным отличием, что немецкое общественное мнение — вслед за вермахтом — склонно было в поражениях обвинять итальянцев, а не своих солдат и свое руководство. Все действия итальянцев в Северной Африке действительно сопровождались скандальными провалами, особенно очевидными на фоне эффективных действий «Африканского корпуса» Роммеля, который стал, пожалуй, самым знаменитым немецким генералом Второй мировой войны. Английский историк Дэвид Ирвинг считал его даже «современным Ганнибалом», а начальник американского Генштаба Омар Брэдли причислил Роммеля к 10 величайшим полководцам мировой истории ^{322} . Роммель произвел огромное впечатление на англичан и американцев, считавших его полководческий гений, энергию и изворотливость непостижимыми и испытывавшими перед ним прямо-таки мистический страх. Даже самые лучшие английские генералы не смогли действовать так смело и гибко, как Роммель, они не умели вести маневренную войну. Для английского метода ведения боя характерны медлительность, отсутствие гибкости и последовательности; англичане более рассчитывали на свою морскую мощь и огромные ресурсы империи. Когда летом 1942 г. Эрвин Роммель стоял у последних высот Эль-Аламейна, стремясь к Нилу, ни один человек не дал бы и ломаного гроша за власть англичан в Египте. В британских штабах уже жгли бумаги. Поезда на Палестину и Иорданию шли переполненными. Однако, вопреки всеобщему пессимизму, вставший во главе английских сил в Африке генерал Бернард Монтгомери смог спасти положение ^{323} .

Роммель, бесспорно, был выдающимся военачальником. Его имя для всех немцев и итальянцев, сражавшихся под его командованием, стало символом воинской доблести и славы. Никакой другой полководец не мог предъявлять своим войскам таких высоких требований и добиваться их выполнения. При всей решительности в достижении поставленных целей, он всегда старался добиваться их ценой минимальных жертв. Роммель, например, считал, что если солдаты, оказавшись в безвыходном положении, сдались в плен, то это лучше бессмысленной гибели. Он был душой и мозгом своих войск. Фронт, борьба и страстное желание всегда быть рядом со своими солдатами — вот что отличало его от прочих генералов, вот что заставляло его подолгу находиться на передовых позициях. Он умел поддерживать с войсками ту непосредственную живую связь, какую способны осуществлять только настоящие полководцы.

Конечно, в его руководстве войсками было много ошибок, но подавляющее большинство совершенных им дел свидетельствует о том, что он обладал выдающимися военными способностями. Можно было только удивляться тому, с какой быстротой он оценивал общую обстановку и находил в ней самое главное. Он был исключительно честным и храбрым человеком, и при этом довольно мягким — ни на одном театре военных действий взыскания не накладывались так редко, как в Африке. Как в свое время и Наполеон, Роммель требовал от своих генералов, чтобы в решающие моменты истории государственное мышление у них возобладало над военным. Он не был, по выражению Шлиффена, «узколобым генералом, готовым слепо следовать приказам». Не был он для Гитлера и «генералом по особым поручениям», которого всегда можно послать вперед (как Робеспьер посылал своих генералов, когда впереди был враг, а сзади — виселица). Роммель придерживался заповеди Мольтке, по которой в качестве последней надежды на спасение гуманизм ставился выше, чем воинский долг, а человек — выше принципов. Уже в конце войны Роммель с горькой иронией цитировал слова из «Майн кампф», которые противоречили последующим действиям Гитлера: «Когда правительство нации ведет ее к гибели, бунт является не только правом, но и долгом каждого гражданина… Человеческие законы приходят на смену законам государства… Долг дипломатии — поддерживать существование нации, а не героически вести ее к уничтожению. Любые средства сохранения ее хороши, и пренебрежение ими должно рассматриваться как безответственное преступление» ^{324} .

Немецкий генерал Вестфаль считал, что равной Роммелю фигурой был командующий соединением Люфтваффе в Африке Кессельринг. Никто другой не мог превзойти Кессельринга в его усердиях по оказанию поддержки наземным войскам. Подобно Роммелю, он совершенно не щадил себя. Число полетов, совершенных им в тех районах, где господствовала вражеская авиация, достигало примерно 200. Пять раз его самолет сбивали ^{325} . Однажды Кессельринг на ночь глядя должен был на своем «шторхе» срочно лететь на совещание, на котором хотел присутствовать и итальянский командующий Кавальеро. Кессельринг вспоминал: «Немецкий маршал, сидя за штурвалом самолета, пилотировал над пустыней не приспособленную для ночных полетов машину и вез в качестве пассажира итальянского маршала. Должен сообщить, что я без всяких происшествий доставил своего изрядно нервничающего спутника прямо в руки подчиненных ему генералов. К сожалению, я не обладаю достаточно развитым воображением для того, чтобы описать объятия и поцелуи после нашего приземления» ^{326} .

Однако ни полководческий гений Роммеля, ни превосходные командирские качества Кессельринга не помогли, когда 8 ноября 1942 г. англо-американские войска высадились в Марокко и Алжире, вследствие чего итало-немецкие, а также «вишистские» войска попали в Северной Африке в безвыходное положение [7] . Успехи англо-американской десантной операции «Факел» (Torch) побудили немецкую общественность пересмотреть свое отношение к американцам, которых перестали считать дилетантами в военном деле ^{327} . Прежде всего немцы сетовали при этом на итальянцев; СД писала в «Вестях из рейха»: «Как это американцам удалось незамеченными пройти Гибралтар такими большими силами, куда смотрели итальянские службы дальнего обнаружения? А где, собственно, был столь восхваляемый итальянский флот?» ^{328}

Вечером 2 ноября 1942 г. Роммель доложил итальянскому и немецкому Верховному главнокомандованию, что намерен отвести войска от Эль-Аламейна для предотвращения прорыва англичан на широком фронте. К его величайшему удивлению, на следующий день в штаб пришел приказ фюрера, в котором тот, абсолютно игнорируя сложившуюся обстановку, утверждал, что «силы противника на исходе и наша задача состоит в том, чтобы, цепляясь за каждый метр пустыни, либо одержать победу на этой позиции, либо умереть». Несмотря на этот приказ, 4 ноября, после того как фронт оказался прорванным в четырех местах, Роммель приказал начать отход. Впоследствии Гитлер не простил ему неповиновения.