Летом 1944 г. советское командование не вынашивало далекоидущих планов отсечения обеих групп армий «Север» и «Центр» ударом из Галиции к Кенигсбергу, как можно было предполагать, глядя на карту. Опыт на Донце и Днепре заставил Сталина отказаться от грандиозных проектов. К тому же Сталин редко атаковал в самых сильных точках немецкой обороны, а Гитлер сосредоточил в Галиции все возможные резервы, прежде всего танковые дивизии. Сталин, напротив, сделал то, что в последний момент хотел сделать Манштейн на Курской дуге: оценив мощную советскую оборону на флангах, он атаковал выступ фронтально, в точке, где противник был слаб или, по крайней мере, слабее, чем на флангах. Именно так Сталин и сделал — ударил на широком фронте прямо по центру. Гитлер понял смысл советского наступления только 24 июня: он и его советники с растущим ужасом читали панические донесения с фронта ^{615} . Положение вермахта было абсолютно безнадежным не только в силу подавляющего советского превосходства, но и потому, что приказы Гитлера «держаться» лишали вермахт свободы стратегического маневра и серьезно затрудняли даже тактические действия. Третьей помехой стало то, что многие дивизии были привязаны к так называемым «ежам», наподобие линий крепостей и фортов Первой мировой войны. На этом устаревшем опыте Гитлер построил свою стратегию «держаться» — стратегию численно меньших сил; таким образом он надеялся остановить советское крупномасштабное наступление. Гитлеру казалось, что в этих «ежах» понадобится меньше сил, чтобы связать значительные войсковые группы противника. На территории группы армий «Центр» «ежами» стали Слуцк, Бобруйск, Могилев, Орша, Витебск и Полоцк; на их оборону отвели по одной дивизии, за исключением Витебска, куда поставили три.

План не был убедительным, поскольку основывался на допущении, что противник будет упорно штурмовать эти «укрепленные районы», — а если нет? Если он будет продвигаться вперед, оставляя эти районы в тылу? Как у Гитлера была идея-фикс с «ежами», так и Сталин в период планирования летнего наступления 1944 г. настаивал на концентрированном ударе с Днепровского плацдарма с целью освобождения Белоруссии. Рокоссовскому едва удалось убедить его, что наступление нужно осуществлять в форме захвата клещами — одна часть на Бобруйск с северо-запада (из района Богачева), а другая — с юга на Бобруйск и Слуцк. Сталин с большими сомнениями согласился, возложив всю ответственность на командование фронта ^{616} . К счастью для Рокоссовского, все изначально пошло как по маслу.

Витебск Гитлер приказал оборонять до последнего солдата, поэтому сосредоточил внутри крепости целый корпус с четырьмя дивизиями. Фюрер был убежден, что советские войска будут штурмовать город, но они просто обошли его, разрушив тем самым гитлеровскую концепцию обороны. За три дня Витебск был окружен. По существу, уже 24 июня советские армии прошли мимо Витебска глубоко в тыл немцев, и этот «еж» потерял свое значение. Дивизии внутри него были обречены, а в это время их катастрофически не хватало на других фронтах. Вечером 24 числа Гитлер, наконец, разрешил генералу Гольвитцеру, командующему 53-м корпусом, прорываться из Витебска, но оставить при этом одну дивизию для обороны города. С тяжелым сердцем Гольвитцер оставил на верную смерть 206-ю пехотную дивизию генерала Хиттера.

53-й корпус с его 35 тысячами солдат пытался прорваться к немецкой отсечной полосе. Гольвитцер радировал из Витебска в Ставку Гитлера: «Лично ручаюсь за бой до конца. Гольвитцер». Это был намек на историческое донесение, посланное 23 августа 1914 г. кайзеру Вильгельму II командиром гарнизона Тсингао, в Восточной Азии. Капитан Майер-Вальдек сообщал из крепости, находившейся в 11 000 км от Германии: «Лично ручаюсь за исполнение долга до конца»; капитан с 4000 солдат должен был защищать крепость от 40 тысяч японцев. Группе Гольвитцера хватило сил на два дня — к 27 июля она была вновь окружена, командование во главе с Гольвитцером попало в плен.

Пауль Карель вопрошал в своей книге, как Красная армия смела с поля боя много таких опытных и стойких дивизий и за сорок восемь часов ввергла группу армий «Центр» в абсолютный хаос? Может быть, это объясняется огромным численным превосходством?

Однако немецкий фронт часто противостоял численно превосходящему противнику. Может быть, мощью советской артиллерии? Нет. Главной причиной столь решительного прорыва было совершенное превосходство советской армии в воздухе. 22 июня 1944 г., когда началось советское наступление, немецкий 6-й воздушный флот имел только сорок истребителей. Сорок истребителей против пяти советских воздушных армий в составе 7 тысяч самолетов ^{617} . Посредством хорошо подготовленных воздушных ударов удалось уничтожить предварительно разведанные позиции немецкой артиллерии. Хребет немецкой обороны был сломлен. Немецкая пехота ничего не могла сделать голыми руками против моторизованного и механизированного противника.

Ответственность за катастрофу группы армий «Центр» Гитлер возложил на ее командующего Буша — оскорбленный и глубоко переживающий поражение Буш покинул штаб группы армий. На его место был назначен фельдмаршал Модель, который принял командование Центральным фронтом, сохранив пост командующего группой армий «Северная Украина». В результате, под командованием Моделя оказалась почти половина Восточного фронта. Никогда еще Гитлер не наделял одного человека подобной ответственностью — почти реализовалась мечта Манштейна и Гудериана о едином командовании Восточным фронтом. Однако эта мера была принята слишком поздно. Модель, хотя и был вдохновенным импровизатором и человеком с железными нервами, но и он ничего не мог поделать без достаточных сил Люфтваффе, без противотанкового оружия, без минимума мобильных и пехотных резервов. 3 июля советские войска взяли Минск, который находился под немцами три года. Он был первым крупным городом, захваченным в ходе блицкрига в 1941 г. Сдачей немцами города дело не ограничилось: части немецкой 4-й и 9-й армий попали в окружение юго-восточнее Минска. При ликвидации этого котла погибло 70 тысяч солдат вермахта, и 35 тысяч было взято в плен.

17 июля 1944 г. 57 тысяч немецких пехотинцев, плененных под Минском, прогнали по улицам Москвы.

Завоеванная территория не составляла главного достижения советской армии — главным было уничтожение группы армий «Центр»: из 38 немецких дивизий 28 были разбиты. Примерно 400 тысяч солдат было убито, ранено или пропало без вести. Из 47 генералов (командиров корпусов и дивизий) 10 погибло, 21 попал в плен ^{618} .

Германия на пороге катастрофы

После покушения 20 июля 1944 г. Гитлер сказал: «Теперь я понял, что Сталин, убрав Тухачевского, сделал правильный шаг» ^{620} . Несмотря на это, Гитлер, в целом, пощадил армейское руководство, хотя многие высшие офицеры знали о планах путча, Сталин же искоренил огромную часть офицерского корпуса за мнимый заговор. По делу о покушении на Гитлера было казнено около 200 офицеров. Слабость и оппортунизм руководства вермахта в момент покушения наиболее последовательно выразились в личностях генералов Фридриха Фромма и Ганса фон Клюге — их колебания соответствовали тому раздвоению, которое нельзя было преодолеть с помощью прежних норм поведения и мышления, а только личной храбростью и мужеством. Фромм, как известно, приказал расстрелять во дворе военного министерства своих сообщников по заговору ради спасения собственной жизни (его все равно расстреляли). Клюге же застрелился в железнодорожном вагоне на пути из Парижа в Мец, не забыв засвидетельствовать в письме Гитлеру свое восхищение его деяниями. Это письмо доказывало, что до самого последнего момента Гитлер не утратил доверия со стороны своих приближенных. В письме один из самых способных и независимых в суждениях немецких военачальников, генерал-фельдмаршал фон Клюге написал: «Мой фюрер, я всегда восхищался Вашим величием и Вашим поведением в этой битве гигантов, Вашей железной волей в процессе утверждения идеалов национал-социализма. Если же судьба и злой рок оказались сильнее Вашей воли и Вашего гения, то это не в воле человека, а в руках всевышнего. Вы боролись честно и достойно, со временем история это докажет. Докажите же еще раз Ваше величие и прекратите бессмысленную войну. Я же ухожу от Вас, мой фюрер, в полном сознании выполненного долга и чувствую большую близость к Вам, более значительную, чем Вы, как мне представляется, думаете. Хайль, майн фюрер!» ^{621} Не менее высокую оценку Гитлеру давал и другой весьма независимый в суждениях (правда, политически наивный) офицер — генерал Йодль, который 7 ноября 1943 г., выступая на собрании гауляйтеров в Мюнхене, сказал: «Мои главные надежды на будущее основаны на том факте, что во главе Германии стоит человек, который всей своей жизнью, стремлениями и страданиями предназначен быть вождем нашего народа и вести его к блестящему будущему. Я должен сказать, что Гитлер является душой не только нашей политической системы; он привел нас ко всем нашим военным успехам; он силой своей непреклонной воли обеспечил взаимодействие всех вооруженных сил Германии, разработал стратегические и организационные решения, обеспечил армию всем необходимым. Единство политического и военного руководства, столь необходимое нам сейчас, воплотилось в нем с силой, невиданной со времен Фридриха Великого» ^{622} .