15 июля фельдмаршал Роммель направил Гитлеру меморандум, в котором описал положение своих войск.
По его словам, складывалась катастрофическая ситуация со снабжением в результате разрушения системы железных дорог и бомбежек шоссейных и грунтовых дорог. Натиск противника нарастает, а средств сдержать его у вермахта нет. Роммель считал, что за 15–30 дней союзники смогут прорвать слабые немецкие рубежи и продвинуться вглубь Франции; последствия этого могут быть непредсказуемы. Свое послание Роммель завершал так: «Считаю своим долгом просить Вас незамедлительно сделать политические выводы. Свой долг как главнокомандующего группой армий вижу в том, чтобы заявить об этом со всей определенностью». Ответа Роммель не получил: 17 июля 1944 г. он был тяжело ранен. Эрнст Юнгер по этому поводу писал: «Удар, который обрушился на Роммеля на дороге в Ливорно 17 июля 1944 г., лишил нас единственного сильного человека, способного взвалить на себя ужасный груз войны и одновременно гражданской войны, единственного человека, достаточно целеустремленного для того, чтобы противостоять ужасной глупости лидеров Германии. Это было предзнаменованием, имевшим только одно объяснение» {393} .
Впрочем, все проблемы, вставшие перед немцами с открытием Второго фронта, вскоре отошли на второй план: 22 июня 1944 г. Красная армия начала наступление на группу армий «Центр» на фронте протяженностью в 1100 км. К концу июля группа армий «Центр» практически перестала существовать — это было самое большое поражение отдельного немецкого соединения во Вторую мировую войну. Советской стороной было захвачено множество пленных. В плену из солдат немецкой 6-й армии (этот номер был восстановлен после Сталинграда) и солдат разбитой в 1944 г. группы армий «Центр» не выжило и 10%. {394} Вермахт потерял 28 дивизий и 350 тысяч солдат. Немецкую общественность очень смущали высокие темпы продвижения Красной армии. Многим немцам в тот момент стало казаться, что Восточный фронт является для Германии более важным, чем война на Западе. СД передавала: немцы констатировали, что Красная армия неуклонно приближается к пределам рейха; она угрожает балтийскому побережью, Кенигсбергу и Данцигу; она вскоре отрежет Финляндию от Германии и закроет приток продовольствия с Украины {395} . Большинство немцев было в шоке от неожиданного для них стремительного наступления Красной армии; все шире распространялась точка зрения о возможной катастрофе на Восточном фронте, причем в ближайшее время. Поэтому, при всей военной и моральной важности Второго фронта, в общественном мнении он все же оставался второстепенным; причины этого кроются не столько в вермахте или в предпочтениях Гитлера, сколько в настроениях местного немецкого населения, которое уходило с Востока вместе с отступающими немецкими частями. На Западе же немцы оставались там, где и жили, и умоляли офицеров и солдат не защищать их города и деревни, вывешивая при случае белые флаги.
Глава III.
КУЛЬТ ГЕРОЕВ ВОЙНЫ В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ
«Нам нет нужды стыдиться самих себя. То, что совершил вермахт и перенес немецкий народ за шесть лет войны — это беспрецедентно по достижениям не только в немецкой, но и в мировой истории».
«Мне случалось пережить подлинные приключения. Я прокладывал новые авиатрассы, первым перелетел через Сахару, летал над джунглями Южной Америки… Но война — это не подвиг, а лишь его дешевый суррогат. Война — это болезнь, эпидемия, вроде сыпняка».
«Германия воспитывалась теоретической отвагой, а это необходимо должно вести к практической отваге».
«In der Hingabe des eigenen Lebens fur die Existenz der Gemeinschaft liegt die Kronung alles Opfersinnes».
«Неприятель так же, как и мы, ценил доблесть. А страдание не знает национальности».
Особенности немецкой организации армии
В 1761 г., во время Семилетней войны, немецкий публицист-патриот Томас Аббт написал эссе «Умереть за отчизну». В нем он утверждал, что если человек родился и пожелал жить в стране, чьи законы его защищают, и которая ограничивает его свободу только для того, чтобы не стеснять само общество, в котором он живет, значит, это и есть его отечество, и оно имеет право требовать от своих подданных любви, привязанности и, при необходимости, высшего самопожертвования, совершаемого с охотой и даже с радостью. Трусы и циники могут смеяться над этим, но единственно по неспособности постигнуть «наслаждение от смерти» — не такого рода смерти, что настигает сластолюбца или бессловесную тварь, но той, которая «взывает к нашей душе, точно королева из заточения, но не подавляет ее, как невольника в своей клетке, и, в конце концов, дает кровь, льющуюся из наших вен на землю многострадальной отчизны. Впитав ее, она оживает вновь». Наградой за подобную готовность к смерти служат обостренные краски жизни, слава и расширенные горизонты духа {400} . Почти двести лет спустя, в 1955 г., геттингенский профессор истории Герман Геймпель вернулся к теме Аббта и на поминальной службе в Ганновере зачитал обращение «О смерти за отчизну», в котором сказал, что в результате двух мировых войн данное понятие утратило свой смысл. «Технизация, — продолжил он, — всегда ведет к тотальной войне и, таким образом, лишает смерть за отчизну прежнего благородства, поскольку смерть ожидает мирного человека, равно как и солдата. Людям давно нужно понять, что в Европе не осталось такой проблемы, таких священных интересов отчизны, которые могли бы послужить мотивом для того, чтобы вновь выпустить на волю непредсказуемого зверя современной войны — ни Саарская область, ни восточные территории, ни даже немецкое единство… Характерной особенностью современной войны является не смерть за отчизну, но ужас массового уничтожения людей» {401} .
Суждения Геймпеля, — справедливые и вызывающие уважение, — нельзя распространять на людей, которые принимали участие в мировых войнах — у них никогда не было выбора…
Кроме того, как указывал Раймон Арон, смысл осуществляемого историком исследования не столько в том, чтобы очерчивать контуры исторического рельефа, сколько в том, чтобы сохранить или воссоздать в изучаемом прошлом «неизвестность будущего: прошлое с точки зрения историка было будущим с точки зрения его исторических персонажей» {402} . Иными словами, человеку чрезвычайно трудно предвидеть последствия тех или иных своих действий. Необязательно люди должны быть осуждены за стремление к самопожертвованию, поскольку оно само по себе является высоким чувством. Карл Ясперс писал: «Тот, кто сознает свою честь солдата, у того она останется незапятнанной. Тот, кто был верен своим товарищам, несгибаем в опасности, бесстрашен и справедлив, смог сохранить в своей совести нечто нерушимое. Все народы уважают такое поведение, которое является как доблестным, так и человечным. В этом подтверждение самого смысла жизни» {403} .